Эта статья была опубликована в журнале «Пленэр» — экспериментальном психоаналитическом издании, выпускаемом коллегами из Челябинска. Помимо благодарности коллегам, которые раскачали меня на этот текст, я хочу выразить благодарность Виктору Ароновичу Мазину, который эту статью рецензировал. В особенности за слова «прочитал на одном дыхании», а также за «и по делу, и умно, и интересно, и психоаналитично, и актуально, и классно написано». Столько хороших слов сразу мне очень давно никто не говорил, а по поводу статей — вообще никогда, по-моему.
Аннотация. В этой статье уважаемому читателю предлагается ознакомиться с попыткой дискурс-анализа повседневной текстуальной практики высшего профессионального образования в России с позиций лакановского психоанализа. В качестве материала для анализа используется документ, порождённый одной совершенно правдивой историей, вернее, одна маленькая часть этого документа, которая и становится предметом обсуждения.
Ключевые слова: психоанализ, язык, текст, дискурс, теория четырёх дискурсов Лакана, нарциссизм, академическая психология
Среди представителей гуманитарного знания давно стало привычным положение о том, что окружающая человека реальность, в силу символической природы человеческого субъекта, структурирована языком. В таком случае, любая часть этой реальности может быть представлена и проанализирована в виде текста. На этот раз предметом нашего интереса является российская академическая психология. Мы попробуем рассмотреть некоторые особенности этой (для многих наших коллег — немаловажной) части реальности, проявившиеся в ходе одной совершенно правдивой и недавней истории.
Рождение тезиса. Как-то раз, тёплым весенним вечером, двум инициативным адептам лакановской мысли приходит в голову идея предпринять очередную невозможную попытку если не скрестить, то хотя бы притянуть поближе друг к другу упорно сохраняющие свою параллельность прямые психоанализа и государственного образования. Под наркотическим влиянием этой безумной мысли они составляют и предлагают одному крупному государственному вузу своего города программу повышения квалификации под гордым названием “Теоретические основы лакановского психоанализа”. В ходе обсуждения этой программы с представителями вуза адепты становятся участниками поучительной во всех отношениях истории, идеально подходящей для диссидентских мемуаров средней руки.
Рождение антитезиса. В соответствии с правилами вуза весьма уважаемый доктор психологических наук, член известной психоаналитической ассоциации, пишет рецензию на программу. Эта рецензия вполне обоснованно может быть использована в качестве материала для анализа дискурса современной академической психологии, поскольку её автор определённо считает, что говорит от лица соответствующего социального института: “Данная программа, тем не менее, вызывает больше сомнений, чем уверенности, в том, что факультет психологии в результате чтения этого курса будет представлен достойно”. Подробный анализ этого интереснейшего документа мы производить не будем. Для целей нашего исследования вполне подойдёт небольшой отрывок, в котором критикуется, цитируем, “рекламный стиль” представленного рецензенту текста, а именно: выражения “демедикализирующее влияние психоаналитического дискурса”, “опыты с перевернутым букетом” и “желание артикуляции не поддаётся”.
Рождение синтеза. Оставим в стороне не распознанные именитым рецензентом, зато вполне узнаваемые большинством читателей Лакана фразы о букете и артикуляции желания и обратимся к фразе о демедикализирующем влиянии психоаналитического дискурса. Умозаключение рецензента о рекламном стиле этой фразы после некоторого размышления кажется неожиданным и потому любопытным. Дело в том, что с формальной точки зрения слово “демедикализирующий” к рекламному стилю не относится. Оно длинное, сложное, латинизированное, и при этом его можно достаточно легко расшифровать при помощи умственного усилия. Там, где рекламный дискурс создаёт впечатление наукообразности при помощи слов, он, как правило, пользуется другими средствами: например, вводит красиво звучащие и легко узнаваемые учёные степени и звания в рекламе услуг или использует короткие и загадочные латинизмы (вроде всем известных ксилита и карбамида) в рекламе товаров. Тем не менее, рецензент идентифицирует фразу как рекламную. Возникает вопрос: чем обусловлен этот вывод?
Рождение диалектики. Поскольку мы находимся на психоаналитических позициях, ответ “Ничем. Это случайно так получилось” нас не устраивает. Построение текста случайностей не признаёт. Следовательно, за высказыванием рецензента скрывается какая-то логика, но какая? В тексте рецензии написано: “...А расшифровка тем представлена на языке, скорее рекламном, чем академическом” (пунктуация рецензента сохранена). Таким образом, первое, что мы можем констатировать, — это то, что логика автора рецензии предполагает противопоставление академического и рекламного языков (чем больше академического, тем меньше рекламного, и наоборот). Далее возникает закономерный вопрос: почему? Правомерно ли это противопоставление с логической точки зрения?
Попробуем определить особенности рекламного языка, используя психоаналитический инструментарий. Обратимся к XVII семинару “Изнанка психоанализа”, в котором Лакан описывает четыре основных типа дискурса — четыре вида логических отношений между субъектом, господским означающим, знанием как структурированной батареей означающих и объектом “а”. Дискурс господина, отправная точка всей концепции, демонстрирует нам, как господское означающее, вмешиваясь в уже существующую систему знания, создаёт расщеплённого субъекта и остаток, ошмёток символизации — объект “а”. Далее, поворачивая формулу на четверть оборота и глядя на отношения её элементов с трёх других позиций, мы можем также увидеть логику университетского, истерического и психоаналитического типов дискурса. Следуя лакановской логике, рекламу можно отнести к господскому дискурсу. В самом деле, реклама есть один из способов именования нашего желания; фактически, она выполняет ту же функцию, что и мать новорождённого ребёнка, которая в ответ на его плач “догадывается”, что он хочет грудь, или спать, или общаться. (Не зря воздействие рекламы на детей, эффект которого тщетно пытаются купировать в современном обществе, действительно бывает необычайно сильным). Согласно лакановской теории, никаких естественных желаний, выразимых при помощи слов, у новорождённого нет; возможность артикуляции предоставляется ему материнским Другим как проводником языка. Так происходит одно из таинств рождения субъекта — вхождение в язык, обретение дискурса господина, дискурса, в котором субъект знает, чего хочет Другой, и это самое главное. Реклама есть не что иное, как одно из многочисленных лиц этого дискурса. Она как будто говорит нам: иди туда! Купи это! Выбери меня! Вот то, чего я хочу от тебя, то, что тебе нужно сделать. Вот истина твоего существования.
Академический же язык, как можно догадаться, представляет собой разновидность языка университетского. Господствующее место в университетском дискурсе занимает знание как таковое, то, что, по словам Лакана, “утверждает себя как знание в чистом виде” [4, с. 34]. Преподавание, вне зависимости от того, какие конкретные методы оно использует, стремится передавать и продуцировать знание — знание “чистое”, осознанное, структурированное, знание само по себе. Те, кто транслирует это знание, уверены в том, что те, кому оно транслируется, таким знанием не обладают, но приобретают его всё больше и больше по мере обучения. Истина университетского дискурса есть знание о том, как обстоят дела на самом деле, и обучение — приобретение чужого, объективированного знания — приближает нас к этой истине.
Используя формализацию господского и университетского дискурса, мы видим в их работе ряд общих последствий. Например, истина и там, и там внеположена субъекту, предстаёт отчуждённой от него, а во главе угла находится не знание, но желание знания, которое, кстати говоря, в отличие от истерического вопроса к знанию никогда не приводит [4, с. 24].
Эта посылка коренным образом отличает университетский (как и господский) дискурс от психоаналитического, в котором истина занимает совершенно другую позицию, а аналитик никогда не становится тем, чьё желание артикулируется в требовании. Впрочем, эта ремарка касательно психоаналитического дискурса не имеет прямого отношения к теме нашего небольшого исследования, поскольку мы практически не можем использовать структуру психоаналитического дискурса вне кабинета (точнее, вне отношений переноса, в которых аналитик занимает место объекта “а”). Единственная небезуспешная попытка применить психоаналитический дискурс в формально академической среде, известная автору этой статьи, была предпринята самим Лаканом в своих семинарах — с этим, в частности, связаны хрестоматийная “непонятность” и “сложность” лакановских текстов. Возможность применения психоаналитического дискурса к написанию программы повышения квалификации вызывает серьёзные сомнения. Однако лакановская мысль неизбежно приводит нас к выводу, что если что-то и является настоящей изнанкой господского дискурса, то это дискурс психоаналитический. Если же рассматривать с позиции теории четырёх дискурсов тексты рекламные и академические, они выказывают явное сходство. Таким образом, имплицитная теория рецензента о противоречии этих двух стилей представляется необоснованной.
Существует, впрочем, одно наблюдение, которое позволяет обозначить нечто вроде различия между академическим и рекламным стилями в отечественном образовании, по крайней мере, отечественном психологическом образовании. Оно состоит в том, что привычный нам академический текст по психологии, в отличие от текста рекламного, вообще не адресован какому бы то ни было субъекту и, соответственно, в принципе никакого желания не означивает — на его основе невозможно простроить фантазматическую структуру. Этот текст производит впечатление мёртвого. При его чтении создаётся иллюзия, что мы получили некую важную для нас информацию, однако если мы попробуем ею воспользоваться, то будем разочарованы: это окажется невозможным. Приведём пример: “Специфичным аспектом регуляции принятия решений является фактор субъективного риска как акта принятия приемлемых оснований выбора, парциально определяющий, какой из процессов станет ведущим в системе саморегуляции. Поэтому разработку психологических моделей риска следует рассматривать в качестве одного из ведущих направлений развития психологической концепции принятия решений” [2, с. 255]. Может ли уважаемый читатель почувствовать, что этот текст к нему обращается? Даже после приложения серьёзных усилий это представляется невозможным.
В таких суровых условиях вполне естественно, что тексты западных учебных программ и пособий, выдержанные в так называемом “рекламном” или “популярном” стиле, воспринимаются более живо. В применяемых там приёмах организации материала есть место, где может разместиться желание субъекта, место возможной символической идентификации; эти тексты могут подпитывать структуру фантазма. Сравним: “Закон упражнения выражает первоначальное твёрдое убеждение Торндайка в том, что связи становятся более прочными с каждым их повторением (или упражнением). Это убеждение имело гигантское влияние на обучение в Северной Америке на протяжении нескольких десятилетий ХХ века, поскольку оно придавало научное правдоподобие убеждению в том, что тренировка и повторение являются одними из самых важных педагогических техник. Забавно, но Торндайк категорически отверг этот закон научения после 1930 года. На него повлияла экспериментальная работа с людьми, которая показала, что повторение само по себе не порождает научения. По его словам, “повторение ситуации столь же мало изменяет человека, сколь повторение сообщения через телеграфный провод изменяет телеграфный провод” [5, с. 99].
Однако в тексте учебной программы, состоящем из набора ключевых слов и словосочетаний, даже такое различие проследить весьма сложно. Наконец, опираясь на низший из возможных уровней анализа, можно предположить, что рецензент относит к “рекламному стилю” те слова, которые обычно не встречаются в канонических академических текстах. Именно это объединяет все три перечисленные в рецензии фразы. Здесь мы приходим к неутешительному выводу: чтобы текст в образовательном пространстве получил статус академического, используемые в нём слова и словосочетания должны быть узнаваемы, а значит, уже известны читающему сами по себе и в определённом контексте. Такой тип использования означающих известен в аналитической среде под названием нарциссических, или воображаемых отношений. В мире воображаемого субъект окружён себе подобными, теми, кто в любой момент может оказаться на его месте, теми, кто думает и чувствует так же, как он; восхищение другим постоянно сменяется желанием уничтожить другого, потому что тот может занять место субъекта [3]. Любые существенные отличия в этой системе координат игнорируются, признаётся только логика подобия.
Таким образом, на примере небольшого фрагмента рецензии, репрезентирующей классический университетский дискурс нашей современности, мы можем наблюдать, помимо всего прочего, нарциссический характер этого дискурса, причём характер неосознанный и рационализированный при помощи ложного логического хода — конструирования воображаемого противопоставления. Такое функционирование системы очень напоминает состояние западного общества, описанное Жижеком в работе “Добро пожаловать в пустыню Реального” [1]. В этой работе Жижек, в частности, обращает наше внимание на то, что американский политический дискурс рассматривает трагедию 11 сентября как нападение внешнего зла (международного терроризма) на беспомощных, “правильных” жертв — честных американцев. Такое представление о положении вещей является чистой воды мифом, поскольку терроризм есть оборотная сторона американской реальности, её неотъемлемая, но постоянно отчуждаемая капиталистическим сообществом часть. Мы наблюдаем ту же самую ошибку — создание ложного противоречия там, где обе стороны фактически являются проявлениями одного и того же дискурса. Возвращаясь к реалиям университетской жизни, можно констатировать, что никакие реальные препятствия не мешают академической среде использовать язык рекламы, равно как и рекламе использовать язык абсолютного научного знания — собственно, во многих коммерчески успешных проектах практикуется именно это. Типы дискурса, используемые в этих двух пространствах, близки и взаимопереходны. А вот психоанализ, в полном соответствии с логикой своего существования, неизменно остаётся по ту сторону современного академического языка.
Литература
- Жижек С. Добро пожаловать в пустыню Реального / Пер. с англ. Артема Смирного — М.: Фонд «Прагматика культуры», 2002. — 160 с.
- Корнилова Т. В. Психология риска и принятия решений: Учебное пособие для вузов. — М.: Аспект Пресс, 2003. — 286 с.
- Лакан Ж. Работы Фрейда по технике психоанализа (Семинар, Книга I (1953/4)). — М.: Гнозис/Логос, 2009. — 432 с.
- Лакан Ж. Изнанка психоанализа (Семинар, Книга XVII (1969/70)). — М.: Гнозис/Логос, 2008. — 272 с.
- Лефрансуа Г. Прикладная педагогическая психология. — СПб: ПРАЙМ-ЕВРОЗНАК, 2003. — 416 с.