Есть много разных способов, я стесняюсь, пропускать через себя психоанализ. Каждый психоаналитик, думается мне, делает это сообразно собственному симптому. Один из аспектов моего разностороннего симптома заключается в том, что у меня оба родителя — математики, а партийная кличка у меня — «моя маленькая теорема» © папа. Вследствие этого у меня внутри всё время что-то кому-то доказывается, в самом что ни на есть математическом смысле. Заодно я успеваю иногда сама что-то понять. Сейчас вот я поразмышляла, и у меня родилось забавное логическое построение. Сейчас я попробую с его помощью показать, как устроено общение между людьми.
В нашем построении будет три места: место родителя (он же Другой), место психоаналитика и место ребёнка (он же субъект). Обратите внимание: это логические места! Это позиции, а не люди. Реальные живые люди могут занимать разные позиции. Также у нас будет один параметр (знание) и два значения этого параметра (да/нет, знает-не знает). В квадратных скобках даны мои комментарии. Они представляют собой попытки выразить моё теоретическое знание в той форме, в какой оно является моим. Они ни в коем разе не претендуют на истинность и не являются исчерпывающими.
Родитель и ребёнок:
Ребёнок не знает: а=?
Родитель знает: а=b.
Психоаналитик отсутствует.
[Комментарий: родитель отвечает на фундаментальный вопрос ребёнка: "Кто я?" (а=?) - "Ты еси это" (а=b)].
Психоаналитик и ребёнок:
Ребёнок не знает: а=?
Психоаналитик не знает: а=?
Родители не в курсе.
[Комментарий: психоаналитик поддерживает вопрос "Кто я", спрашивая в разных формах: "Кто ты?". Тем самым он вызывает к жизни ответ родителя (господское означающее)].
Родители на кухне (спор):
Папа знает: а=b.
Мама знает: а=c.
Оба родителя знают: b не равно с.
Ребёнок подслушивает. Родители не в курсе.
[Комментарий: здесь имеется оппозиция; у ребёнка два ответа на вопрос "Кто я?": он может ориентироваться либо на b, либо на с, либо на то и другое сразу. Это называется "отцовский закон"].
Родители на кухне (трогательное единодушие):
Папа знает: а=b.
Мама знает: а=c.
Оба родителя знают: b=с.
Ребёнок подслушивает. Родители не в курсе.
[Комментарий: здесь нет оппозиции; у ребёнка по сути нет выбора, что b, что с - один хрен. Это называется "материнский каприз"].
Детишки в песочнице:
Васенька не знает: а=?
Машенька не знает: а=?
Родители не в курсе.
[Комментарий: Васенька думает, что Машенька что-то знает - это фаллическая форма сексуации. Машенька наслаждается тем, что Васенька так думает, и хочет, чтобы он в этом признался. Тогда она плюнет на Васеньку и пойдёт любить Коленьку, который ещё не признался. Это истерия. Васенька, сука, не признаётся, потому что иначе всё его удовольствие заберёт Машенька, а он останется у разбитого корыта. Это невроз навязчивости. Машенька и Васенька думают, что задаются одним и тем же вопросом. Это нарциссизм. Майский ветерок нежно играет Машенькиными волосами и щекочет её за ухом - это женское наслаждение].
Из этого построения есть несколько забавных следствий. Они также не являются исчерпывающими и не претендуют на истинность. Это просто такой способ мыслить.
- В этом логическом построении есть измерение тайны, секрета, и оно касается всех мест. Для ребёнка является тайной, кто он есть. Для родителя является тайной, что там делает ребёнок в песочнице, а ещё — то, что он подслушивает сказанное родителями насчёт а. Для психоаналитика большой секрет в том, что он тут вообще делает, в этом построении.
- Одну ситуацию можно превращать в другую. Например, в песочницу можно позвать родителей, и тогда сцена может превратиться в расклад "родитель и ребёнок" или «родители на кухне».
- Психоанализ может выглядеть как игра в песочнице, а игра в песочнице — как психоанализ. Никакого различия в структуре самой коммуникации нет. Разница лишь в том, насколько серьёзно ребёнок относится к знанию своего партнёра. Иначе говоря, разница не в структуре коммуникации, а в метапараметрах: в анализе ребёнок думает, что рядом с ним человек знающий (способный сказать b), а в песочнице — что рядом с ним другой ребёнок, который никакого b не знает.
- В песочнице неважно, чему равно а. Важна возможность задаваться вопросом, что есть а и чему оно равно. Поэтому, в сущности, там можно присваивать а любые значения и смотреть, что получится. Важный принцип работы песочницы состоит в том, что родители должны быть не в курсе, что там происходит, потому что если родители в курсе, они придут и скажут b, и на этом игра в песочнице закончится. Ну и что, что это просто фантазия субъекта. "Родители не в курсе" — условие для разворачивания желания субъекта, то есть для любви. Ещё в песочнице нет психоаналитика. Поэтому там много сексуального удовольствия и нет никакого анализа.
- Иногда сексуальное удовольствие в песочнице зашкаливает, а вместе с ним и сопряжённое с удовольствием чувство вины. Тогда, чтобы унять тревогу, Васенька (Машенька) призывает в песочницу условных родителей, чтобы они сломали ему (ей) весь кайф и наказали. Он требует от собеседника сказать «a=b», то есть встать на место родителя. Поскольку никто вокруг, включая его собственных папу с мамой, не знает, что это за b, сказать ему этого никто не может. Если собеседник таинственно молчит/говорит туманно (имитация позиции психоаналитика) или говорит что-нибудь директивно типа «a=d» (имитация позиции родителя), наш субъект почувствует временное облегчение, идентифицируясь с тем, что говорит собеседник. Если собеседник встанет на место «такого же» ребёнка из песочницы, будет нарциссическая идентификация, и тогда облегчение тоже наступит, потому что вина перейдёт на собеседника. В первом варианте субъект будет смутно чувствовать себя обманутым, во втором — нет, потому что «такой же, как я» не может ничего от субъекта скрыть.
- Разумеется, нельзя упускать из виду также тот факт, что рассказанный «секрет из песочницы» призван также сделать ребёнка соблазнительным объектом для родителя, вызвать у родителя желание знать то, чего он не знает, создать «отношения для двоих». Поэтому посыл в сторону собеседника при раскрытии «секрета» всегда двойной, и ответить на него «правильно» фактически невозможно.
- Чтобы психоанализ работал, родители тоже должны быть не в курсе. Потому что психоанализ — это дискурс любви, разговор о любви. Отсюда принцип конфиденциальности.
- Нарушение принципа конфиденциальности в психоанализе можно помыслить как попытку субъекта, слетевшего с позиции психоаналитика, признаться родителям в том, что на самом деле творится в песочнице. Это происходит, когда субъект становится Васенькой (Машенькой), то есть когда он обнаруживает себя в человеческих (читай — симптоматических) отношениях с другим (которым в этот момент становится его анализант). Эти симптоматические отношения тревожат нашего аналитика, потому что там слишком много удовольствия для него.
- Из пп. 5 и 8 следует, что нарушение аналитиком конфиденциальности практически при любом раскладе даёт временное снижение напряжения и тревоги, делающее собственную рабочую позицию переносимой. Отсюда помогающий эффект любых разговоров «о работе» que sunt. Это работает на укрепление позиции аналитика, даже если помимо разрядки напряжения ничего не происходит. Однако из п. 6 следует, что если ничего больше не происходит, нарушения конфиденциальности будут повторяться снова и снова, результат их будет неудовлетворительным, а проблема аналитика с тем, чтобы более-менее комфортно себя на своём месте чувствовать, не будет разрешена. Отсюда необходимость нормальных супервизий, интервизий и собственного анализа.
- Собственный анализ проходят, в частности, для того, чтобы на своей шкуре понять, что такое это долбаное b и почему его никто не может назвать, а ещё — чтобы разобраться, что с этим делать.
Как мы видим, теория психоанализа в моём изложении в некотором смысле похожа на тригонометрию. Я сейчас имею в виду известное высказывание о том, что всю тригонометрию, в принципе, можно вывести из основного тригонометрического тождества.
Желаю всем, кто любит иногда подумать, приятных размышлений.
RSS Канал
Твиттер
Рубрики 
Теги: 
Сегодня у нас был замечательный семинар, посвящённый нарративной практике и возможностям использования нарративного анализа в работе с людьми. Семинар продолжался три часа и включал в себя вводные замечания в лекционном формате (примерно полтора часа) и практику анализа текстов в трёх аспектах: практика интервьюирования, диагностика описанной в истории ситуации и возможные терапевтические изменения истории. Мои собственные выводы по итогам семинара таковы:
