Марина Андронова

Первую песню Майкла Джексона я услышала то ли на первом, то ли на втором курсе института. Я имею в виду — осознанно услышала, зная, что это он поёт. До этого, помнится, я ограничивалась презрительными высказываниями из серии «Пастернака не читал, но осуждаю», что не может не бросать тени на мою интеллектуальную репутацию. Впрочем, презрительной мне было не то тринадцать, не то четырнадцать лет, и в восемнадцать мне стало стыдно за своё поведение. Только это меня и оправдывает.

С тех пор мне удавалось такого рода высказываний всё чаще избегать — то ли интуиция работала хорошо, то ли просто я взрослела. Тем не менее, первое, что я сказала году этак в две тыщи третьем про Харуки Мураками, — это то, что он глубоко вторичен, а его «Призраки Лексингтона» воспроизводят не то «Октябрьскую страну» Брэдбери, не то любимые ужастики моего детства. Правда, перед этим я всё же удосужилась «Призраков» прочитать. Через полгодика выяснилось, что я просто не с той книги начала, и сейчас я при случае охотно доказываю всем согласным меня послушать, что Мураками отличный писатель, просто надо знать, что у него надо читать, а что не стоит (ударение можете поставить в любом месте).

Эти занимательные рассказы о моих странных отношениях с поп-искусством можно продолжать до бесконечности, но сегодня у меня другая цель: я хочу немножко поговорить о Стивене Кинге.

Свою первую книгу Стивена Кинга я прочла, когда мне было двадцать девять лет. Это было примерно год назад. Ей-Богу, не вру. И это при том, что я выросла на научной фантастике (и немножко на фэнтези, но всё же в детстве я мечтала родиться в другой Галактике, а не в альтернативном мире, с длинными ушами и трёхметровым луком). Нет, «Зелёную милю» я смотрела, конечно. Но она у меня со Стивеном Кингом не связывалась вовсе. Бывает, знаете, такая странная наивность, я бы даже сказала, невинность. У меня со многими общеизвестными фактами так. А всё оттого, что я страшно невнимательная.

Если вы имеете ещё более странные отношения с искусством, чем я, то, возможно, вы до сих пор не читали Стивена Кинга. А может быть, вы читали Стивена Кинга, но не читали «Как писать книги». Всякое бывает. Беллетристика — это одно дело, а всякие автобиографические опусы и тексты в стиле «Сделай сам» — совсем другое. Многие читали Умберто Эко, но не все знают о том, что у него есть книга «Как написать дипломную работу», не говоря уже о том, чтобы эту книгу читать. Вот и с Кингом та же история. Но если вам легко и приятно читать текст этого поста, то, скорее всего, вам понравится и «Как писать книги» — пост выдержан примерно в том же стиле и отдаёт Кингом так же отчётливо, как футболка Волохонского отдаёт Волохонским после километра на велотренажёре.

«Как писать книги» — это, в сущности, автобиография. От многих других автобиографий её отличает большое количество ненавязчивых советов начинающим писателям, благодаря которым, утверждает Кинг, писатель может превратиться из просто «грамотного» (то есть владеющего азами родного языка и обладающего приличным литературным вкусом) в «по-настоящему хорошего», хотя и не гения. Мне эта книга понравилась. Она интересная, честная, и когда я её читала, у меня было ощущение, что у нас с автором нашлось бы много точек соприкосновения. Например, мнение о том, что не автор пишет книгу — это книга пишется сама после того, как автор задал начальную ситуацию и определил персонажей. Или правило «всё лишнее вычёркивай». Или уверенность в том, что для улучшения писательского мастерства нужно много читать и много писать — не меньше тысячи слов в день, а лучше больше. Или принцип Идеального Читателя — того, для кого вы пишете. Там такого много, почитайте — сами увидите. Но больше всего мне понравились те идеи, которые не сформулированы открытым текстом, а следуют из собственного опыта автора. Например, если отказы от журналов уже не помещаются на письменном столе, нужно всё равно продолжать. И при этом можно в конце концов обнаружить, что ты пишешь что-то интересное не только тебе, но и другим — миллионам других людей. Это же потрясающе. Там и про семейные ценности есть, и про интерес с долженствованием, и про личное пространство, и про домашних животных, и про экзистенциальный опыт. Разносторонняя книга, в общем.

По поводу языка книги: язык — это всегда на любителя. Мне нравится, как пишет Кинг, кому-то не нравится. Лично я считаю, что он пишет понятно и увлекательно — основные достоинства беллетриста, на мой взгляд. А ещё у него отличное чувство юмора — с маленькой ложечкой горечи в каждой шутке, блюдо для гурманов. Редкое и ценное качество в наши чересчур серьёзные дни.

Ну и, по традиции, несколько цитат на десерт. Я специально старалась выбирать не расхожие, зато атмосферные.

"Мою новую учительницу звали миссис Тейлор. Это была добрая дама с седыми волосами Эльзы Ланчестер из «Невесты Франкенштейна» и выпученными глазами. «Каждый раз, когда мы с ней разговариваем, меня все время подмывает подставить ладошку, чтобы поймать их, если выскочат», — говорила моя мама».

«Лучше всего Ars Poetica выразил в 1969 году Донован Литч в такой песне: «Сначала есть гора/А после нет горы/А после снова есть». Будущие поэты жили в слегка толкиенутом мире, вылавливая стихи из эфира. Почти единодушным было мнение: серьезное искусство приходит… оттуда! А писатели — избранные стенографы, записывающие божественный диктант».

«К действу писания можно приступать нервозно, возбужденно, с надеждой или даже с отчаянием — с чувством, что вам никогда не перенести на бумагу то, что у вас на уме или на сердце. Можно начинать писать, сжав кулаки и сузив глаза, в готовности бить морды и называть имена. Можно начинать писать потому, что есть девушка, которую вы хотите уговорить выйти за вас замуж, можно начинать, чтобы изменить мир. По-любому можно приступать, только не равнодушно. Я повторю еще раз: нельзя подходить к чистой странице равнодушно».

Ну и анекдот на закуску.

«Если «Много читать, много писать» — Великая Заповедь (а я вас уверяю, что так оно и есть), то сколько это — много? Для разных писателей по-разному. Одна из моих любимых историй на эту тему — скорее, наверное, миф, чем правда — касается Джеймса Джойса. Согласно этому рассказу, к нему как-то зашел в гости друг и увидел великого писателя, распластавшегося на письменном столе в позе крайнего отчаяния.
— Что случилось, Джеймс? — спросил друг. — Работа не идет?
Джойс утвердительно мотнул головой, даже не поднимая глаз. Конечно, работа, а что же еще может быть?
— Ты сколько слов сегодня нашел? — спросил друг. Джойс, все еще лицом на столе, все еще в полном отчаянии, ответил:
— Семь.
— Семь? Но, Джеймс… это же отлично, по крайней мере для тебя!
— Да, — сказал Джойс, подняв наконец голову, — наверное, так… но я не знаю, в каком они идут порядке!»

Занавес.